внешне, с собой рюкзак в котором плед /йохохо/, зажигалка, пачка сигарет, любовно завернутый в салфетку кусок шоколадного торта

- ИСАЙ!!!

По одной из улиц Чикаго разнесся грохот выстрела, когда, черте пойми откуда выскочивший дружелюбный, ударил по руке бесстрашного. Пуля просвистела мимо женщины из афракционеров, которая минутой назад кинулась на Кору, защищая, видимо, подростка-изгоя, которого мужчина намеревался увести из-за воровства. Благородно, но оно того не стоило – Корин, много и долго не думая, выудил оружие; убивать её он не собирался, только колени прострелить или, может, плечо. Что делать, если его насквозь пропитали словами о том, что изгои сами виноваты в своей судьбе. Кора, конечно, под определение «конченый мудак» не совсем подходил, ибо как и бесфракицонников тоже защищал от особо упоротых граждан Города Света, которые могли долго и со вкусом издеваться над изгоями. Корин их, конечно, за людей-то особо и не считал, однако позволить такого не мог. Слишком сильно в нём было чувство справедливости. Настолько сильно, что за ошибку мог и пулю пустить – он слишком правильный, слишком следует «кодексу» Бесстрашия. Фанатичная вера – не есть хорошо.

Потому что есть две правды: правда овцы, которая хочет жить и правда волчицы, которую ждут голодные волчата. Корин же это в учёт не брал, живя по принципу «есть два мнения – моё и неправильное». И сегодня это вышло ему боком, когда Сай выскочил, со своим супергеройским воплем «Кора, нет!», словно из-под земли. Обычно его приближение было слышно за версту, ибо сопровождалось оно недовольными фразами типа «парень, смотри куда идешь» или виноватым исаевским «простите-простите, я случайно». Ну, или просто красноречивым грохотом.

- Ты охренел?! А если бы в тебя попало?! – продолжил бесноваться Корин, на всякий случай отводя оружие за спину и ставя на предохранитель. – Не надо мне вот только про «не попало». Попало бы, блядь, могло, ты же ходячая иллюстрация к Закону Мёрфи! Я полностью, сука, уверен, что существует пятидесяти процентная вероятность того, что мой пистолет даже лежа в кобуре, поставленный на предохранитель и не заряженный, сумеет выстрелить в тебя БОЕВЫМ, БЛЯДЬ, ПАТРОНОМ! – Кора быстро дышал, глядя на Исая во все глаза. Вероятно, дружелюбному стоило даже порадоваться – обычно, демонстрация эмоций бесстрашного ограничивалась кривыми улыбками, каменным лицом или каменным лицом еще раз, а тут из него аж фонтаном прёт ярость вперемешку с испугом. Строго говоря, Кора никогда голоса на Исаю не повышал, даже на немного, но сейчас стоял и орал, грозясь перейти в ультразвук. Наверняка, причиной тому недавняя тренировка, моделирование страхов, которая закончилась прерыванием оной, иначе бы Корин словил сердечный приступ. Он и так потом не в себе был весь день; но Сай то ли не заметил этого вечером, то ли тактично сделал вид, что не видит некоторой дёрганности и откровенной бледности физиономии бесстрашного, хотя, казалось бы, куда уж бледнее? У него и так кожа ядерно просто светлая, из-за чего эта адова пара веснушек на носу сияет прямо таки фонарями, не говоря уж про веснушки на руках, плечах и спине – благо, под одеждой не видно, а губы выглядят так, словно Кора их специально, блядь, красит, и даже ярко-синие пряди волос не в состоянии этого скрыть.

Корин быстро оглянулся – афракционеров уже и след простыл. Само собой – будут они ждать, пока мужчина разберется со своими проблемами и продолжит выяснять отношения с ними. С другой стороны – Кора пошел на поводу у эмоций. Он поджал губы, резко выдыхая.

- Куда ты, блин, всё время лезешь? – мужчина убрал оружие, переставая буравить Исая взглядом. – Мистер Давайте-Жить-Дружно. Хочешь мира – готовься к войне, - Корин покачал головой, поднимая руку и пальцами взъерошивая копну черных вьющихся волос, которые и без того выглядели так, словно мужчина расчесывается только по праздникам. Это, в сущности, было недалеко от правды – в роли щетки он всегда использовал свою пятерню, начисто игнорируя расчески.

Коммуникатор пискнул, напоминая о разгрузке ящиков с оборудованием, и Кора закатил глаза.

- Ладно, знаешь, - бесстрашный развел руками, - вечером поговорим. До встречи, - он даже не спрашивал, а сразу утверждал, как обычно напрочь игнорируя тот немаловажный факт, что Сай мог обидеться и теперь не горит желанием встретиться на закате. И, предсказуемо, Корин и думать не думал извиняться, когда развернулся и побежал к проложенной через город железной дороге, ибо не царское это дело – прощения просить.

Мозги у него только вечером начали работать, под размеренный стук колес поезда. А если Исай не придёт? Обиделся, решил не разговаривать и не встречаться. Тупость какая-то, он же из Дружелюбия. Им не положено. Вроде бы… Но они же избегают конфликтов, правильно? Ну, Исай не урожденный дружелюбный. Это угнетало.

Кора, сидя на полу поезда, резко поднял голову и ритмично побился затылком о железную дверь, матерясь про себя. Не стоило орать. И ругаться, особенно матом так откровенно, не следовало. Ну и, пожалуй, поднимать оружие тоже не нужно было. Нет, ну, а что нужно было?.. Смотреть на всё это и думать: «а, пущай, ничего страшного»?

Правда, что дружелюбные с бесстрашными не ладят – слишком разные у них взгляды на жизнь. Первые считают, что всё можно решить словами; вторые – кулаками. Вот бы найти золотую середину – жить тогда станет в сотни, тысячи раз проще.

Стук колес успокаивал только первое время; поток мыслей, через несколько минут, даже музыка в ушах сдержать не сумела. Грохот вагона начал раздражать, тогда как всегда приносил легкое умиротворение, Кора бы даже спать здесь мог. Он бы мирно посапывал, катаясь кругами по Городу Света, даже не слыша стука колес.

Корин чисто автоматически потер место удара, потому что оно болело, хотя и не должно – это не возможно физически, Исай не настолько сильно ударил. Но, вопреки всем законам биологии, Корину отчаянно казалось, что на руке краснеет ожог. Странная фантомная боль едко напоминала об утреннем инциденте, вынуждая сомнения работать на полную катушку, снова и снова катая мысли по кругу: не должен, не стоило, не нужно было. Бесстрашный недовольно приподнял верхнюю губу, кривя лицо, после чего резко поднялся и ударил по кнопке у дверей, наполовину высовываясь из вагона и надеясь, что встречный ветер вытряхнет весь этот бред у него из башки.

Но, вообще-то, какого хрена он переживает?

Корин фыркнул, гордо приподнимая голову. Он, бля, не должен волноваться насчет Исая. Если дружелюбному что-то не нравится – это его проблемы, вот пусть с ними и разбирается! Не придёт – хрен с ним. Кора не должен за ним по пятам бегать и извиняться, вымаливать прощение. Он никому и ничего не должен. Чужие чувства? О, Бога ради! Какая разница, что там Исай себе думает, у Коры и без того сейчас нарисовалась проблема в лице парализующего ужаса. Так что эмоции Сая не его, блядь, забота.

Но это его забота и чувства Исая его волнуют. Больше его волнует только безопасность того же Исая. Врать другим-то никогда особо не получалось, самому себе – подавно. Понять, что Исай уже довольно продолжительный срок ближе, чем просто друг, было легко, а вот сказать об этом кому-то, включая самого Сая, оказалось охренительно сложно. Думалось порой, что вообще невозможно, Корина каждый раз словно внутри сжимало, выворачивало наизнанку при мысли о том, чтобы даже намекнуть кому-то об этом. Это казалось слабостью, какой-то ранимостью, а Кора, предсказуемо, слабым и – уж тем более! – ранимым быть не желал. В любом случае – извиняться он должен, и бегать, и о чувствах забоиться – тоже. И даже если Исай действительно не придёт, то Кора с утра сорвется в Дружелюбие и будет криво, невнятно, сдабривая речь щедрой порцией яда и мата, но всё же искренно, извиняться. Так, как умеет – нелепо, глупо, резко, но абсолютно по-кориновски стараться быть лучше. Заботливее, мягче. Потому что ему не всё равно, что там Исай думает и обижается ли.

«Не факт, что кто-то из нас не окажется завтра там», - Корин поджал губы, поправляя рюкзак на плече. Это Исай, он что… его имел в виду, что ли? Туда-сюда, придурок пирсингованный, ты там тоже можешь оказаться. Это ж каким хреном, в какой долбанной Вселенной такое возможно? В старости? Ну, не в старости, а когда его физические возможности станут слабее допустимого для фракции Бесстрашия уровня? Неужели Исай предполагает, что Кора благополучно уйдет к афракционерам годам к сорока или чуть позже? Корин, который бы никогда не простил собственного отца, если бы узнал, что он не прыгнул на дно Ямы, а ушел из фракции и стал изгоем?

Или Исай просто не знает, что для бесстрашных два способа уйти на пенсию: позорно доживать дни у афракционеров или оформить себе билет на вечный покой, путём незамысловатого самоубийства? Во всяком случае, коли оно так – Кору это положение вещей вполне устраивало.А Исай... ну, меньше знает – крепче спит.

Корин, со вздохом, скинул рюкзак и сам прыгнул следом. Оказавшись на земле, бодро поднялся, схватил рюкзак, подбежав к нему, и, поправив наушники, быстрым шагом направился к месту встречи, параллельно решая, что переночует здесь. Они и так собирались, вроде бы, так что ему не обломиться ночь в одиночестве. Замерзнуть ему не грозит в любом случае – в Яме всегда достаточно прохладно, из-за чего Кора подходил под определение горячего парня. Не потому, что являлся ходячим сексом, – уж чем-чем, но ходячим сексом он точно не был! – а потому, что ему почти всегда было тепло. А завтра, с утра, сразу отправится к Дружелюбным. Ну, то есть к Исаю. Вместе с почерствевшим шоколадным тортом.

За своими размышлениями – или из-за орущей в наушниках музыки? – Кора даже не заметил приближения друга – парень в него благополучно влетел со спины. Корин автоматически развернулся, изначально собираясь двинуть в глаз нападавшему, но уже через секунду сообразил что к чему и попытался удержать Исая от падения. Разумеется, ни черта не получилось – дружелюбный расположился на земле, через секунду вскакивая со своим всенепременным выражением лица «явпорядкевсёхорошо».

- Привет, Мёрфи, - поздоровался Кора, вытаскивая из уха наушник и медленно расплываясь в кривой улыбке. Закон Мёрфи – если какая-то неприятность может произойти, то она обязательно произойдет.

Улыбка Корина, даже толком не появившись, моментально испарилась. Выражение лица мужчины стало бесценным. Как всегда – ноль эмоций. Через секунду Корин открыл рот, чтобы сказать нечто в духе «ты пришел, чтобы сказать мне это?», но словами поперхнулся, когда Исай его обнял. В сущности, Кора даже воздухом поперхнулся, переставая дышать на миг, а затем делая медленный, едва слышный, вдох и закрывая глаза, касаясь носом изгиба шеи Исая. Он никому в жизни, тем более самому Саю, не признается, что его впервые устраивает собственный рост. Ему нравится поднимать голову, чтобы посмотреть на дружелюбного. Нравится недовольно скрещивать руки на груди, кивком головы указывая на шкаф и безмолвно говоря: «Достань, я не дотягиваюсь». Он, иногда, просто в восторге каком-то щенячьем, что у Исая руки больше. Больше всего дружелюбный, по мнению Коры, походил сгусток теплоты и безопасности. Наверное потому, что Сай, в некотором роде, был куда сильнее Корина. Ненавидеть мир, ждать подвоха и не верить – легко. Улыбаться и ждать чуда – куда сложнее. От Исая даже пахло чем-то…солнечным. Кора не знал, какой запах у Солнца, но был абсолютно уверен – он именно такой. А ведь когда-то бесстрашный от попыток обнять шарахался и нездорово косился на Исая. Теперь же Кору всего перекашивает, если дружелюбный обнимает кого-то другого.

И всё же, сказать своему сгустку теплоты и безопасности то, что он хочет услышать, Корин не мог. Врать мужчина не любил. Недоговаривать и умалчивать – одно, а врать в глаза – совершенно другое. Кора медленно выдохнул, одной рукой вцепившись в кофту на боку Исая и сминая ткань, натягивая её. Обнять парня всего не получалось, всё то же едкое нежелание казаться хоть немного уязвимым откровенно мешало.

- Ты хочешь, чтобы я соврал? – на выдохе спросил Корин, отстраняясь и делая шаг назад, принципиально не глядя на Сая. Через секунду Кора быстро почесал нос, прицельно корябая пару одиноких веснушек. – Я обещаю не доставать оружие – подойдёт? – это он выполнить в состоянии.

Я – бесстрашный, которого без особого труда контролирует дружелюбный. Не то анекдот, не то причина для сочувствия.

Кора провел ладонью по носу снизу вверх и поправил рюкзак.

- Пошли, мне не светит по руинам в темноте ползти, - Хейл нервно передёрнул плечами, - точнее, мне-то нормально, а вот ты себе ноги переломаешь, - Кора на мгновение закатил глаза и качнул головой в сторону, - здесь недалеко, - Хейл, поколебавшись несколько секунд, обхватил запястье Исая и повёл за собой в сторону высокого, этажей в пятнадцать, здания, - я тут пару дней назад был, немного побродил, - в смысле, он опять немного поиграл в психованного паучка, лазая по стенам. При этом Кора, если намеревался куда-то взбираться с Саем, отбирал старые здания по принципу разрушенности перекрытий и количества торчащих блоков с арматурой. Из-за этого найти подходящее с каждым днём оказывалось всё сложнее, иногда, время от времени, приходилось повторяться и идти туда, где уже бывали.

- Та-дам! – радостно объявил Кора, поднимая руки, когда они с Саем подошли к высотке. – Там потрясная крыша и вид такой охренительный, что закачаешься, - в переводе с кориновского на нормальный человеческий язык: «я чуть не ебнулся с края, вот и оценил вид», - и лестница цела для тебя, - а это было: «сначала я полезу по стене, а на этаже шестом присоединюсь к тебе», - класс?  - поинтересовался Корин, поворачиваясь к Исае и просто излучая самодовольство. – Сай, - вздохнул Кора, думая, что дружелюбный, судя по всему, восторгов не разделяет, - прости, ладно? Я был не в себе, честно. Вспылил… и всё такое. Я буду сдержаннее, ты же знаешь, - ну, это звучит намного, намного лучше, чем те времена, когда Кора просил прощения по средствам удара в плечо и резкого: «Слышь, бля, ну хорош дуться!», выражением лица сильнее всего походя на пещерного человека.

Отредактировано Coryn Hale (2015-03-29 05:14:25)

Корин мог бы ответить, что ему никто не говорил «о, да, соври мне, пожалуйста», но он запросто скажет так сам. При условии того, что сам он всегда говорит всё прямо и в лоб, сам он предпочел бы услышать ложь, или недомолвки в отношении некоторых вещей. Наверное, он поэтому не спешит говорить Саю о собственных чувствах – остерегается правды, которую не хотел бы услышать. Что-то вроде:  «Корин, мы же друзья, просто у тебя друзей мало, вот ты обо мне так и думаешь» или там: «Я думаю, на этом моменте нам стоит прекратить общение». А потом повиснет табличка, в духе, абонент был в сети 15 минут назад* с невидимым, но ощутимым продолжением из серии «и не вернется ближайшие пару месяцев или лет». Как из его кошмарных видений, только вряд ли настоящий Исай, не гипертрофированный потаёнными страхами Коры, будет рубить с плеча теми же словами, что его смоделированная в сознании бесстрашного версия. Это не может не радовать. Судя по подъёмам после кошмарных снов и сверхзвуковому сердцебиению, прямо сказанное в лоб «ты мне не нужен» Корина добьёт. Что с ним будет – он не представляет и представлять не хочет, слишком уж жуткая перспектива, абсолютно невообразимая, но не менее пугающая от этого.

- Да ты и так вдоль и попрёк радужный, - хмыкнул Корин, ввернув фразу посреди диалога дружелюбного, который его, скорее всего, и не слышал даже. Исая можно было использовать в качестве пыточного оружия – сажаешь напротив пленника и Нисбет говорит, говорит, говорит на протяжении двадцати четырех часов беспрерывно. Никто, пожалуй, не выдержит такого напора, а то и погибнет в ходе вербального издевательства над органами слуха. Кто угодно. Кроме Корина – болтание Исая он мог слушать бесконечно, находя в этом странное очарование. Впрочем, даже неудивительно, что ему это нравится, раз уж Хейла умиляет неспособность Сая удерживать равновесие даже стоя ровно на, определенно, твердой и устойчивой поверхности. С самой первой встречи Корину нравилось это; именно это и привлекло его внимание когда-то (вообще, да, сложно не обратить внимания на человека, по вине которого тебе яйца чуть не сварили в крутую, башку украсили парой шишек, а в спину вонзился канцелярский нож). Дело, впрочем, было даже не в той экстраординарной ситуации, а в самой реакции Корина – он, как бесстрашный, должен был…ладно, это еще непонятно, но он определенно не_должен был против воли расплываться в кривой улыбке, говоря тихое: «Всё в порядке, не парься». В извечной неуклюжести Исая было что-то совершенно непосредственное, милое, по-детски доброе. Кора бы назвал Сая «идеальное несовершенство», потому что именно недостатки привлекли его в первую очередь. Любить красоту и совершенство легко, но чтобы воспринимать человека в его трогательном несовершенстве, нужны терпение и любовь.

Корин привычно пропустил вдох и с полным отсутствием своего присутствия ответил на движение Исая, так же переплетая свои пальцы с его. Всем своим видом демонстрировал привычность и тотальное равнодушие: «ладно, если тебе так удобнее, я так, быть, потерплю». Он вообще частенько прятал настоящие эмоции под какими-то театральными масками. Например, набрасывал свою куртку на плечи Исая, недовольно ворча: «Замерзнешь еще нахуй, я не стану твой окоченевший труп пинать до Дружелюбия». Или бинтовал покрытую ссадинами руку, нарочито больно, и, разумеется, выглядел при этом жутко недовольно, словно его под дулом пистолета это делать заставили, хотя он вообще сам взялся. Однажды Исай сказал что-то вроде: «Лучше бы поцеловал». Корин, на самом деле, понятия не имеет, почему тогда пожал плечами и, наклонившись, действительно поцеловал. Вероятно, его подсознание это предложение Сая идентифицировало как вызов: «А ты сможешь?», и Кора сделал, чтобы доказать, в первую очередь себе, да, он сможет.

- Чо-пею? – переспросил бесстрашный, выгибая бровь с двумя серьгами. – Дети? От созвездий?.. Шикарно, - саркастично объявил Корин, прикрывая глаза и сдерживая при себе злобный комментарий «я всегда знал, что у вас дети ебанутенькие». Он, конечно, часто говорит то, что на ум приходит, но знает, что Сай любит детей и такая фраза его действительно обидит. Кроме того, узнай дружелюбный о том, в какие игры Корин в детстве играл, то и сам у виска покрутит, сказав то же самое: «я всегда знал, что у вас дети ебанутенькие, да и ты не без этого».

- Если я начну бегать и бурно восторгаться каким-то там звёздочкам в небе, будь так добр – застрели меня нахуй, - попросил Кора, фыркая и закатывая глаза в своей неподражаемой манере, одновременно приподнимая голову и склоняя её набок.

Хейл только охает и нечленораздельно что-то выкрикивает вслед дружелюбному. Не то «я не гном!», не то «да как я быстрее тебя по стене влезу?», в итоге получается нечто вроде «ябыстрнегномлезу». Корин на миг скривил лицо и начал быстро взбираться по стене, уже привычно ища выступы, по которым лез в прошлый раз. Он заглядывает в каждое окно и начинает откровенно ржать, когда видит измученного и запыхавшегося Исайю уже на третьем этаже. Корин повис на раме окна, демонстративно подтянувшись несколько раз.

- Да я так в детстве бегал, - издевательски сообщает Хейл, выгибая проколотую бровь, после чего снова начинает подниматься.

Его энтузиазм кончается на седьмом этаже – выше, чем он предполагал, но ниже, чем было два дня назад. С другой стороны, тогда при нем не было рюкзака. Пальцы мелко подрагивали и болели, когда мужчина влезал в окно и спрыгивал на лестницу – через минут десять полегче будет. Правда, царапины от каменной кладки и порез от арматурины, которую он случайно зацепил ладонью, точно сразу не пройдут.

Так что оказавшись на крыше, Кора сначала расстилает плед, а затем достает непонятного происхождения бинт – судя по всему, уже не раз использованный – и равнодушно заматывает раненную ладонь. Он и слова лишнего вставить не успевает, когда Исая впихивает ему в рот щедрый кусок хлеба, вероятно, забыв напрочь, что Кора не змея и у него рот на всё лицо не открывается. Вытаскивая ломоть и отплевываясь крошками, бесстрашный скептично созерцает фрукты и ягоды, которые Исай разложил вокруг. Мужчина поджимает губы, сосредоточенно молчит с полминуты, а потом вздыхает.

- Ты меня с травоядным случайно не попутал? – язвительно интересуется бесстрашный, откусывая от хлеба кусок. – Фы с масом не фнахомы? – нормы приличия, с которыми Корин знаком очень отдаленно, вроде бы запрещают говорить с набитым ртом, так что бесстрашный с трудом проглатывает, хотя делает это в большей степени для того, чтобы не коверкать слова. – Я ж не корова, - обижается Кора, подозрительно тыкая в клубнику, после чего снова кусает прямо от батона – ломать пальцами? Нет, мы лёгких путей ищем.

- М-м! – красноречиво поднятый в воздух палец «ой, вспомнил». – Футь не запыл, - Кора мыском ноги подцепляет лямку рюкзака, двигая его к себе, потому что отстраняться от Исая не хочется, и лезет внутрь, затем с видом победителя вытаскивает кусок шоколадного торта, завернутый в салфетку. – М-м, - он протягивает сладость Исае, а затем глотает, - там осталось, я решил, типа, ну хули добру пропадать? – вроде как: «и даже думать не думай, что я специально для тебя оставил, нет-нет-нет, и я, уж точно, не искал по всей столовой чистую салфетку». Корин пожимает плечами, когда Сай забирает кусок торта и возвращается к поглощению, на удивление, поразительно вкусного хлеба, правда откусывает теперь поменьше, дабы сохранить способность понятно изъясняться. – И чего ты хихикаешь? Ждешь, что я щас взлечу прямо до твоей, – Кора неопределенно повел в воздухе рукой, пытаясь вспомнить название, – до твоей как-её-там-блядь-пеи из-за, я уверен, охренеть какого витаминного хлеба? – мужчина закатывает глаза, снова кусает от батона и опять издает красноречивое «м-м!», в этот раз, означающее «точно, звезды же». Кора поднимает голову к небу, уже украшенному мерцающими огоньками далеких галактик и звёзд, судорожно вспоминая всё, что когда-либо слышал.

- Короче говоря, я знаю, что ковш – это…хуй пойми какая медведица. Еще есть вторая медведица… тоже какая-то там, но вторая, - исчерпывающие знания, но Кора пытается вспомнить еще что-нибудь, дабы не выглядеть уж совсем потерянным для общества, - а там, - он указывает пальцем вверх, но через миг неопределенно ведет рукой по кругу, очерчивая отрезок неба, - ну, в общем, где-то там пояс… какого-то там мужика, - Корин опускает руку и горестно вздыхает, спустя миг равнодушно пожимая плечами, - да, короче, они там всё равно стоят, как бык поссал, - Кора фыркает и снова откусывает от батона, - вообще вкусно, он сладкий, - одобряет бесстрашный, искоса глядя на Исая.

Отредактировано Coryn Hale (2015-03-31 02:34:11)

Нет, Исай определенно не был похож на человека, который ест мясо. Дружелюбный больше походил на того, кто питается солнечным свет и отрыгивает радугу. Корин коротко усмехается этим мыслям и снова кусает от батона. Пожалуй, еще Исай был похож на того, кто с большой радостью лопает по утрам овсянку, или манку, или печенье с чаем, что для Коры скорее являлось «перекусом перед завтраком» нежели завтраком полноценным. Калорий в день он тратил ОЧЕНЬ много, потому что девяносто процентов времени передвигался по городу бегом, либо лазал по любым вертикальным – да и горизонтальным тоже – поверхностям, а потому ел Хейл много и, собственно, чувство голода тоже наступало очень и очень быстро. Вроде ел недавно, ан нет – опять хочет набить живот до отказа, чтобы кайфовать от ощущения «о-господи-я-щас-лопну» и довольно улыбаться. Путь к сердцу мужчины лежит через желудок, даже если этот мужчина скопище мрачности и грубости – поевший Кора был слишком доволен жизнью, чтобы ворчать на неё.

- Есть мясо не правильно? – тупо переспрашивает Корин, резко поворачивая голову и глядя на Исая таким взглядом, словно дружелюбный сейчас сказал что-то вроде: «левое – это вверх, красное – это на запад». Глаза Хейла ошарашено округлились, он всем своим видом так и говорил: «Ты что, с ума сошел?! Ты что такое говоришь, еретик, окстись, грешник, за такие слова тебя черти в Ад уволокут!» Бесстрашный снова моргнул, продолжая таращиться на Исая страшными глазами, это состояние резко выключилось, лишь когда Сай в очередной раз проехался по комплектации Коры.

- Эй, я бегун! – Корин назидательно поднимает вверх указательный палец. – Это не я щуплый, а ты гигантор! – ворчливо добавляет Хейл, ковыряя мякоть батона пальцами и кладя в рот сжатые хлебные шарики. – И вообще, знаешь, ты – витаминный доктор, - вздыхает Корин, - а я буду неотесанным мужланом и продолжу жрать мясо, - гордо сообщает мужчина, прикрывая глаза и решая не добавлять вертящееся на языке «тебя бы я попробовал». В голове Корина это звучало менее… откровенно, менее пошло. Хотя он, действительно, хотел бы легонько укусить дружелюбного. Может, его плечо или шею. Или губу… Щеки немного горят, и Хейл отворачивается, надеясь, что краснота на его физиономии не проступила, ну или её, хотя бы, не видно в ночном сумраке, который боязливо расступается перед лунным светом. И с каких пор Корин краснеет?.. Да еще вот так глупо, из-за случайной мысли. Хотя, нет, это не похоже на риторический вопрос, потому что ответ очевиден: сударь девственник и Исай занимает не последнее место в его жизни, если вообще не самое первое. Посмотрим правде в глаза – отец погиб, родственников не осталось, есть только друзья, типа Макса или Хаулин. Динь-динь-динь! Внимание, вопрос для Эрудитов – что же, при таком раскладе, самое важное в жизни Хейла? Можете не отвечать, и так понятно.

Исай тихо коротко стонет, и Корина это аж насквозь пробивает; он остро ощущает сильный электрический разряд, прошедший по позвоночнику и оставивший след из приятных мурашек на коже спины. Мужчина оперативно заталкивает в рот побольше хлеба, откусывая огроменные куски, просто чтобы занять свой мозг активным пережевыванием и попытками не дать своему хозяину поперхнуться, а параллельно рассматривает свои тяжелые ботинки с таким вниманием, словно они только что заговорили, и воображает себе голого Макса, который, конечно, симпатичный, но при мысли о нём в эротическом плане хочется или ржать, или блевать. Или и то, и другое одновременно. Кора забивает свой разум чем угодно, просто чтобы в его сознании перестал прокручиваться этот исаевский стон под самыми разными – пошлыми, в большинстве своём – углами.

- Ага, на здоровье, Мёрфи, - хрипло отзывается Корин, снова используя некогда придуманное для Исая прозвище, и продолжает проталкивать в рот хлебушек огромными кусками, быстро жуя и с трудом проглатывая, когда дружелюбный кладёт руку бесстрашного на свою грудь. Хейл даже не думает убирать, – собственно говоря, он бы с большим удовольствием эту самую грудь вот этой самой рукой вдоль и поперек изучил – но и отвечать как-то на прикосновение тоже не собирается. Активно делает уже привычный вид «раз уж тебе хочется, то пусть».

- Хм-м? – эдакое «чо ты думал?», пока Корин опять с трудом глотает, проталкивая кусище в пищевод и откровенно надеясь, что желудок с задачей справится, а не впадёт в крайнюю степень охуевания и со словами «пошел ты, хозяин, с такими кренделями!» перестанет переваривать, из-за чего Корину придется и выталкивать пищу из себя с примерно такими же мучениями.

Он поворачивается к Исаю и внимательно смотрит на него, ожидая продолжения разговора, но дружелюбный мысль заканчивать не спешит и Кора уже начинает волноваться. Бесстрашный неуютно ёрзает, оглядывается, надеясь получить подсказку в пространстве вокруг, после чего снова смотрит на Исая и – о, Господи! – у дружелюбного немного шоколадной крошки возле уголка губ. Хейл медленно вдыхает, мысленно подгоняя Исая говорить быстрее и потом Корин намекнет на то, что дружелюбный измазался. Бесстрашный ждёт векового откровения и…

Чо, блядь?

- Чо? – Хейл вторит своей мысли, правда, заблаговременно опуская мат. – Котёнок, нахер? Ты столько ломался, что бы сказать, что хочешь себе ссущее повсюду мяукало-хуюкало? – уточняет Кора, высоко поднимая брови и неверяще глядя на Исая.

Пиздец, нахуй.

Корин поджимает губы, хотя хочется добавить к словам что-то вроде «я же лучше котёнка». Но он, конечно же, нихрена не лучше котёнка. Котёнок не ругается матом так, словно в языке нет цензурных слов для выражения своих эмоций. Котёнок не шарахается от ласки и вообще её любит. Котёнок вообще милый и ласковый. Исай заслуживает чего-то такого доброго и нежного, а не грубого и резкого. Рыжее мяукало-мурлыкало победило по всем пунктам.

Даже в собственных мыслях какое-то усатое чмо оказывается лучше меня. Чо не так с моей самооценкой?

- Принесу, если встречу случайно, - обещает Корин, кивая, и отворачивается, уже прекрасно зная, что на следующий же день потащиться бегать по всему Городу Света и окрестностям в поисках рыжего котёнка. Просто потому, что это Исай. Сделать для него что-то хорошее было бы так… правильно. Коре иногда казалось, что даже если завтра Нисбет придёт и скажет, что влюбился в кого-то из Дружелюбия, то Хейл просто отпустит его, ибо Сай заслуживает счастья. Но Кора обязательно найдет объект чувств друга и скажет что-то вроде: «Если ты сделаешь ему больно, то я тебя наизнанку выверну и живьём, нахуй, закопаю!». А потом, скорее всего, сразу же именно это и сделает, ибо, разумеется, красиво сказать, что Корин благородный весь из себя, но он нихера не благородный – ревность бы его изнутри просто до костей разъела. И не важно, кто это будет – девушка или парень. Хотя если парень – дважды хлеще, Кора точно его кинжалами нашпигует так, что он потом годами шариками металлическими ходить в туалет будет. Если, конечно, выживет. А как, интересно, вообще в Дружелюбии к такому относятся?.. Не к нашпиговке кинжалами – этого они не одобряют точно – а к парам однополым? В Бесстрашии, по наблюдениям Корина, всем глубоко чхать с кем ты там милуешься.

- Обязательно рыжего? Вдруг я встречу, например, черного, - Хейл пожимает плечами и, дожевывая последний кусок, поворачивается к Исаю, - не бросать же его, - а у дружелюбного рядом с уголком губ по-прежнему шоколадная крошка. Надо бы сказать, пусть сотрет. Нет, Кору это вовсе не смущает, просто он испытывает смешанные чувства. Мог бы и сам убрать, пальцем мазнуть по уголку и стереть остатки шоколадного торта, но это же так странно.

А в другой миг его осеняет – а почему нет?! Что странного? И вообще – это мило. Это забота! Настоящая, открытая, а не его извечное «возьми, бля, выходной – у тебя сопли по колено». И как можно говорить такие вещи человеку, в которого так откровенно влюбился?

Хейл глупо хихикает, а потом мажет по уголку губ Исая пальцем, стирая шоколад, после чего невозмутимо отправляет его в рот, облизывая.

- Вкуснотища, - констатирует Корин, медленно расплываясь в улыбке, не уверенный, что имеет ввиду остатки торта. И почему он раньше этого не сделал?.. Потому, что это не дружеский жест. Ну и что? Жизнь слишком коротка и прекрасна, чтобы сомневаться и заморачиваться на мелочах – Кора любит Сая, а остальное уже не слишком важно. – Что? – спрашивает Хейл, когда замечает, что дружелюбный его как-то подозрительно изучает. Но это, вообще-то, совершенно не пугает – пусть смотрит себе на здоровье, Корин тоже на него полюбуется, ведь Исай такой красивый! Хейлу бессовестно нравится, что сначала он влюбился в характер, а потом во внешность, потому как нельзя любить человека наполовину – только всего целиком, не делая исключений. И Коре нравится всё в Сае – неуклюжесть, болтливость, доброта, мягкость; его голос, немного выступающая вперёд челюсть и совершенно детские ямочки на щеках, которые возникают, когда дружелюбный улыбается. Как вообще можно его не любить, если он такой красивый?

А почему бы не сказать ему об этом? Надо поделиться этими мыслями, нельзя такое держать в себе.

- Я думаю, ты охренительно красивый! – радостно выдает Кора, расплываясь в улыбке. – Ты знаешь об этом? Очень-очень красивый, и мне нравится засыпать, представляя тебя, - внезапно выдает Корин, плюхаясь назад, на спину, - я закрываю глаза и вижу тебя, и когда просыпаюсь – я тоже думаю о тебе. Раньше меня это бесило, а потом стало нравиться… странно так, да? – Кора кладет руки под голову, согнув их в локтях, и беспечно улыбается, глядя в усыпанное звёздами небо. – А вдруг это – не тысячи пылающих шаров, сотни миллионов лампочек, которые Бог прикрутил к небу?! Ты когда-нибудь думал об этом? Наверное, Занудиция знает об этом всё-всё, только кому нужно небо, когда есть такая прекрасная Земля? Я бы хотел отсюда выбраться и посмотреть на весь остальной мир! – мечтательно объявляет бесстрашный, чувствуя абсолютную легкость в теле. – Только с тобой, я никуда без тебя не поеду, - добавляет он, открывая глаза и глядя на Сая.

Отредактировано Coryn Hale (2015-04-02 07:53:10)

Общение с дружелюбными? А что в нём плохого? Ох, точно Бесстрашие же пассивно-агрессивно настроено к Дружелюбию. Хах, как и Искренность. Тест Коры выявил предрасположенность к обеим этим фракциям, при этом он всё равно в влюбился в представителя дружелюбных и теперь даже не представляет своей жизни без его весёлой болтовни и беззаботного, такого искреннего смеха.  Ладно, пожалуй, даже сейчас, когда мир стал таким… уютным и теплым, Корин по-прежнему не уверен, что выдержит рядом того дружелюбного, кто не Исая. Но и гадости он говорить не будет – так нельзя. Лучше просто уйдёт от того, кто не Исая, виновато улыбаясь.

Стоп, разве это не лицемерие?.. Но ведь так Кора никого не обидит. Промолчит, улыбнется – и всё. Это же не лицемерие, верно?.. У Хейла в голове сущий бардак. Он чувствует необыкновенную легкость во всём теле, только голова немного идёт кругом, но ему от этого так приятно. Это, наверное, из-за любви. Говорят же о ней фразу: «кружит голову», вот она и вскружила. Точнее – вскружил. Исай. С ним всегда приятно, тепло; Кора буквально физически ощущает, как Сай одним своим присутствием греет его душу, словно взглядом проникает сквозь физическую оболочку. С ним свободно и легко, даже когда с ним сложно – с ним всё равно легко. Но сейчас эти ощущения троекратно усилились и этого Кора словно мирно качается где-то посреди всех существующих реальностей, неограниченный пространством и временем, зыбкими рамками и правилами. Он живёт вне их, неподвластный всем земным законам. И от этого каждая возникающая в его сознании мысль необыкновенно яркая, желающая тут же быть услышанной кем-то. Коре хочется говорить и говорить обо всём, что приходит в его голову.

О том, что в мире бывают лысые дети – они такими рождаются. Ведь не могут они появляться на свет волосатыми, да?! Это же не правильно! И вообще – Кора хочет сказать, что очень любит детей. Они искренние, иногда даже жестокие в своей искренности, но они очаровывают своим взглядом на мир, незамутненным еще правилами и нормами фракций. Дети не прячут свои чувства и эмоции: «Любишь – целуй, ненавидишь – бей». Корин, конечно, не выглядит, как любитель шумных мини-человечков, которые задают один миллион вопросов в минуту и канючат «нупокатать» не переставая. Его тогда выбрали, чтобы зайти в школу и Кора ворчал и кривил лицо, но, в самом деле, это ХЕЙЛ, черт его дери! Лидер городской стражи, и если бы он действительно хотел, то скинул бы эту работу на кого-то другого, серьёзно.

И мелькает мысль о том, что Кора бы не хотел тащить весь бездомный зоопарк к Исаю, потому что тогда дружелюбному не останется времени на самого Хейла. Но и оставлять бездомный зоопарк – хах! – бездомным было бы не правильно. Кора удивлён тому, что где-то на периферии его сознания мелькает мысль о том, что животных можно терпеть только в двух видах: жарёном и варёном. Бесстрашный коротко морщится – фу, гадость. Он больше не будет есть мясо. Это же убийство! Животные чувствуют боль так же, как и люди. Ну, не котлета, разумеется – вряд ли она станет истошно вопить, когда от неё кусаешь, но вот корова точно яростно против, когда её убивают. Она хочет жить! Теперь Корин будет питаться фруктами, решено!

Но если фрукты тоже живые? Они же растут. Хейл резко выдыхает – видимо, придётся умереть от голода. Это не страшно и Кора улыбается своим мыслям. Да, он боится замкнутых пространств, но лишь потому, что безысходность – пугает. Сама же смерть его никогда не пугала, иначе бы он не бегал, косплея пауков, по горизонтальным и – в первую очередь – вертикальным поверхностям, упиваясь ощущением адреналина в крови и ветром в волосах. Ветер отождествляется со свободой и Корин хочет быть свободным. На самом деле, все думают, что Бесстрашные такие – независимые. Но это далеко не так. Коре иной раз кажется, что у его фракции едва ли не больше ограничений, чем у всех остальных вместе взятых. Кругом одним «нельзя» и «не рекомендуется», причем под последними всё равно подразумевается «нельзя».

Единственное, что ограничивает свободу и чего Корин не_хочет лишаться – привязанности к некоторым людям. Исай, Макс и Хаулин. Он ни за что не променяет эти несуществующие, но столь сильно ощутимые оковы.

Кора слегка приподнимается и заталкивает себе под голову рюкзак, после чего опять ложиться, продолжая мечтательно таращиться на «лампочки, которые Бог прикрутил к небу». Сияющая россыпь посреди сосущей темноты, которой Корин должен бояться, но сейчас она очаровывает его.

- Разумеется, там опасно! – Хейл громко смеется, словно бы Исай сказал какую очень смешную, но до нельзя глупую вещь. – Но я люблю опасность! – вдохновенно выдыхает бесстрашный, ощущая плечо дружелюбного своим и млея от этого незначительного прикосновения. – Адреналин в крови и ты свободен ото всего. Никто не решает твою судьбу, кроме тебя и случая. Нет правил и рамок, - Кора мечтательно вздыхает, прикрывая глаза. И пусть там, в неизвестном внешнем мире, не было ничего, но, главное, там не было бы ограничений и предрассудков. Они были бы с Исаем вместе, и больше его ничего бы не волновало. Хотя что такого может быть там, за стеной?.. Ну, кроме пугающего ничего? Разве они не смогут жить вне Города Света? Смогут – Кора привык к минимальным условиям, а Исай, Хейл уверен, привыкнет. Он знает, как выращивать овощи и фрукты, Корин поможет. Должен же он на что-то еще годится, кроме как защищать? А уж защитить-то он сможет!

- Я, конечно, не такой сильный, как остальные бесстрашные и иногда мне кажется, что ты сильнее меня, но я-то умею драться, - Корин довольно хмыкает, до ужаса самоуверенно, потому что точно знает – сказанное им является чистой правдой. Если смотреть на Хейла только с точки зрения именно силы, исключая все остальные навыки, то более крупный Нисбет, определенно сможет прижать его. Но если рассматривать картину в общем, беря в учет всё остальное целиком, а не по частям, то Кора Исая благополучно скрутит в рогалик, но рогалик весьма симпатичный.

- Так что я смогу тебя защищать, - обещает бесстрашный голосом «можешь не беспокоиться на этот счет» и кивает. Кора полностью уверен в своих знаниях, умениях и навыках; выглядит сейчас чрезвычайно важно и решительно, потому что беспокоится – а вдруг Исай откажется? Дескать, ты что, дурак, Хейл? Какой остальной мир? Тут сиди!

Исай ложится на грудь Коры и у того на губах расцветает улыбка блаженного идиота. Он обхватывает парня в районе груди, обнимая и спину, – ну, или где-то так, потому что просто хочет обнять, но не задумывается, как именно это сделать – рукой, ладонь и кисть которой обмотаны бинтом, не ведавшим стирки со времён той_самой_войны. Это так приятно – обнимать кого-то. Вдвойне приятно обнимать именно Исая, чувствовать его голову на своей груди и ощущать легкую вибрацию, когда он говорит. Кора слегка наклоняет голову вбок, чуть опуская, и щекой прижимается к затылку дружелюбного, фыркая, потому что волосы щекочут нос. Корин, не задумываясь, чешет его, снова корябая прицельно парочку злосчастных веснушек на коже.

- Да, я не очень умный, - соглашается Кора, легко улыбаясь и совсем растворившись в собственных чувствах, в этой расплавленной во всем теле теплоте, - я и не уйду никуда, - Хейл не уверен, что имеет в виду только воображаемый побег из Города, - но ты, на всякий случай, всё равно не отпускай, - добавляет Хейл, обнимая Исая чуть крепче и надо было сделать это раньше. Намного раньше. Ему сейчас так хорошо, как, наверное, никогда не было. Это лучшая ночь в его жизни и Кора не хочет, чтобы она кончалась, хотя сознание медленно растворяется. Глаза сами собой закрываются обратно, даже когда Хейл честно пытается держать их открытыми.

- Знаешь, даже если там опасно – там всё равно должно быть классно, - внезапно заключает Кора, слегка нахмуриваясь, хотя с его лицом-то, мягкими мальчишескими чертами, хмурость всегда выглядит немного забавно, - мир ведь прекрасен, особенно там. Я в этом уверен. Просто потому, что мир, в котором есть ты, он не может быть другим. Не может быть некрасивым – или противным, или каким-то таким еще – место, в котором ты есть, это было бы неправильно, - логично заключает Кора, как-то сонно и заторможено кивая самому себе, - а даже если так, то я его обязательно сделаю таким, как нужно. Я хочу, чтобы ты жил в мире, где нет ничего плохого. Или жуткого. Или чего-то еще такого же, - Кора неудобно пожимает плечами, потому что сделать это, пока Исай лежит на его груди, достаточно сложно. Бесстрашный, на самом деле, уверен, что не сможет изменить целый мир, но он хотя бы попытается. Это самое главное – пытаться, пробовать снова и снова, пока не получиться. Иди до самого конца, сражаясь за то, во что веришь. Или в кого. Без разницы.

«Справедливость важнее мира» - звучит очень хорошо, благородно, высоко. Звучит так же, как «мир ради мира». Это как если бы Дружелюбие выращивало овощи и фрукты просто ради выращивания – глупо и бессмысленно. Мир нужно сохранять для людей – это правильно.

- А здесь места для плохого очень много, - мысли путаются, но Кора остро чувствует, что то, что он говорит сейчас – это важно, – фракции, например. Разделение по способностям очень хорошо, но в какой-то момент всё пошло наперекосяк. Отречение зовут убогими, Бесстрашие считает Дружелюбие лицемерными, Дружелюбие откровенно не любит Бесстрашных, считая жестокими, Эрудиция слишком кичится своими знаниями, а Искренность… такая Искренность, я бы даже сказал не Искренность, а: Руби-С-Плеча-И-Плевать-На-Чувства-Людей, - Кора по-идиотски смеётся, а потом в раз замолкает, - и мой тест показал Искренность и Бесстрашие, так что по-идее я просто физически не должен тебя переносить, но мне смешно, - Кора действительно коротко, но сонно, смеётся, - что я каким-то невероятным образом могу тебя презирать или недолюбливать. Это же невозможно, как тебя можно не любить? – Кора выдыхает. Он и не знает, зачем всё это сказал сейчас, но ему отчего-то стало так невозможно легко и свободно, словно бы до этого на нём висел просто невероятной тяжести камень. И бесстрашный медленно уплывает в сон, переставая цепляться за реальность, только одна мысль вдруг возникает в сознании – он не сказал самого главного. Это приятно, это нужно сказать. Нельзя такое скрывать, это же хорошо – когда тебя любит кто-то. Этому «кто-то» будет приятно.

- Эй, Сай, - шёпотом зовёт Кора спустя какое-то время, он даже не уверен, что его голос звучит достаточно громко, чтобы дружелюбный его услышал, - я, кажется, люблю тебя, - Хейл улыбается и наконец-то позволяет себе уснуть, наслаждаясь теплотой Исая и слушая его дыхание.


Утро начинается не с кофе. Утро начинается со смутного ощущения, что оно – утро, то бишь – наступило и настоятельно рекомендует подняться. Кора медленно приоткрывает глаза, причмокивая губами, и пытается повернуться на другой бок, чтобы настырное рассветное солнце перестало его будить, но внезапно понимает, что сдвинуться не в состоянии. Хейл моментально открывает глаза и поднимает голову, с ужасом созерцая Исая, спящего на его груди.

Блядь, что ЭТО?

«Это – Исай», - любезно подсказывает здравый смысл.

Блядь, как это вышло?!

Дыхание сбивается, Кора моментально проснулся. Ему даже душа холодного не надо, ему вполне хватает Исая в роли отрезвляющего фактора. Корин вдруг понимает, что его рука обнимает Сая. Не_дружески, а очень даже показательно и многозначно. Собственнически, что называется. Хейл сию же секунду сдирает свою пятерню с груди Исая и почти стонет. Почему Нисбет самого это не сделал? Да потому что он – кто? Правильно! Сай из дружелюбных, которым это дело привычно. Может они там всем скопом спят, обнимаясь теснее некуда, – собственную грудь обжигает ревность в этот миг – кто их знает?

Но как это всё случилось?.. Кора пытается вспомнить ночь, но последним четким воспоминанием оказывается просьба друга – друга, ахахахах, АХАХАХАХА! – притащить котёнка, рыжего, предпочтительно. А потом все события в его голове расплываются, они какие-то зыбкие и едва-едва уловимые. Корина бросает в жар, когда он вспоминает, что пальцем убрал шоколадную крошку с уголка губ Исая.

Блядь.

Потом он, кажется, нёс какую-то ересь про лампочки – Чо, блядь? – на небе, которые туда прикрутил Бог – От, блядь… – потом сказал, что хочет узнать, что там за стеной.

Потом в голове слабый туман, какая-то дымка. Вроде разговор про фракции, хотя Коре очень явственно думается, что это был в большей степени монолог, а не диалог, причем далеко не исаевский. Распинался о красоте мира… или это только приснилось? А потом…

«Эй, Сай. Я, кажется, люблю тебя»

Отлично. Он всё испортил. Теперь Исай, когда проснётся, скажет что-то в духе «Ничего такого, мы друзья, ты прости» и воплотит собой тот самый страх, которого бесстрашный боится, попутно лишая его всякой надежды. Но Коре нужна надежда! Он, блядь, любит надежду! Ему нравится слабая вера в то, что всё это не безответно. Весь, сука, мир, строится на вере и надежде!

Надо что-то сделать… что-то такое, что не даст Исаю это сказать. Коре хочется застрелиться. Он даже серьёзно обдумывает перспективу разбежаться и реально сигануть с крыши пятнадцатиэтажного здания. Как показывает практика и знание анатомии человека – выживаемость, при падении с такой высоты, нулевая. Это план кажется очень привлекательным, Кора бы разом лишил себя всех проблем, включая жизнь. Но это было бы слишком просто, верно?

Поэтому Корин поступает, как поступил бы любой настоящий мужик в подобной ситуации – он решает прикинуться спящим. Хейл моментально захлопывает глаза и старается выровнять дыхание. Когда Исай проснется, то Кора будет делать вид, что нихера не помнит. Он и так, в сущности, с трудом воспроизводит события прошедшей ночи, так что прикинуться тумбочкой будет не очень сложно.

Остается только один вопрос – с хуя его вчера так понесло? Положение звёзд на небе? Магнитная буря? Или еще какая-то херня из разряда очевидного и невероятного, отчего крышу сорвало вместе с остатками здравого смысла. Ему страшно, а потому сердце тарабанит, как ненормальное. Кора пытается успокоиться, но выходит до крайности скверно.

Честно говоря, не выходит совсем.