Его походка на удивление бесшумна для человека весом в двести фунтов; несмотря на устрашающие габариты, Эрик двигается мягко и плавно, не вступая в перманентный конфликт с окружающим миром, выступающими углами и внезапными порогами, которые так и норовят в самый неудачный момент оказаться на пути. Он знает яму, словно родился в Бесстрашии, и потому передвигается по темным коридорам, не испытывая необходимости включать свет и как-либо еще сигналить о своем присутствии. Возможно, поэтому Кристина его не замечает: судя по недовольному сопению, у нее, ко всему прочему, хватает других забот.
Остановившись в считанных футах позади нее, в тени, Эрик презрительно кривит губы и внимательно наблюдает за тем, как Роуз пытается контролировать свое тело: нападает, тут же отскакивает назад, вновь возвращается к тренировочному манекену. Ей хватает растяжки, чтобы бить ногами в корпус или выше, но удары слабые, и любые ее попытки выглядят жалко. Эрик, впрочем, ни разу ее не жалеет — Кристина его раздражает. Коротышка, чей крохотный рост сполна компенсирует чрезмерно длинный язык; ей бы оставаться во фракции идиотов, путающих искренность с наглостью, и все сложилось бы замечательно. Но она здесь, и Эрик, как бы его это ни бесило, должен сделать из неофитки, этой сырой человеческой заготовки, настоящего воина. Фракция, чьим лидером он является уже не первый год, не нуждается в хилых подростках. Даже если те, вопреки ожиданиям, проходят по баллам в число будущих Бесстрашных (а значит, становятся его полноценной головной болью).
— Мое сердце разрывается от боли при виде этого цирка, — ядовито комментирует Эрик, когда Кристина в очередной раз проводит серию из двух прямых и одного бокового ударов. Даже отсюда ему прекрасно видно, что она делает это неправильно, но для того, чтобы по доброте душевной объяснять, как использовать поворот корпуса для улучшения итоговых результатов, Эрику явно не хватает той самой доброты. И желания возиться с бракованным материалом.
— Ты такая же убогая, как твоя подружка. Странно, я всегда думал, что стиффы в этом плане уникальны, — поморщившись, продолжает он и без особого удовольствия отмечает, как бледнеет Кристина, явно не ожидавшая его увидеть. Она все еще его боится. И все еще — недостаточно.
Эрику хочется спросить, чем она руководствовалась, когда при таких исходных данных решила примкнуть к бойцам. Надеялась, что еще подрастет и перестанет болтаться на уровне его груди? Или рассчитывала, что здесь из любой малолетки за считанные месяцы делают прирожденную убийцу? В любом случае, он не задает вопросов, справедливо предполагая, что не в настроении выслушивать ответы и оправдания. А настроение у Эрика сейчас действительно отвратное. Впрочем, как и всегда.
— Не против, если мы устроим маленькую демонстрацию твоих талантов? — любезно интересуется он тоном человека, который абсолютно не готов услышать отказ.

С неофитами всегда больше всего проблем. Кто-то считает себя чересчур смелым и независимым; кто-то по-прежнему живет идеалами старой фракции — в этом смысле перешедшие из Дружелюбия набили Эрику оскомину почище всех прочих, — а кто-то, кажется, попросту уверен в своей абсолютной безнаказанности и недостаточно умен, чтобы вовремя уловить расстановку сил. Эрик, например, прекрасно знает, где кончаются границы его полномочий и когда имеет смысл заткнуться. Кристина, очевидно, пока не в курсе.
К ее сожалению, назвать его добрым и понимающим учителем крайне проблематично: вместо того, чтобы терпеливо исправлять чужие ошибки, Эрик хищно целится в самое уязвимое, мастерски играя на слабостях. Его принцип прост и тоже имеет право на существование: то, что нас не убивает, делает нас сильнее. Статистический процент убитых при этом волнует его в последнюю очередь. Природа, в конце концов, не дура, и знала, что делала, устраивая естественный отбор на радость эволюции. Здесь, в Бесстрашии, они практикуют ровно то же самое ради лучших из возможных результатов. Смерть же, ко всему прочему, является лучшей мотивацией для тех, кому недоступны иные аргументы.
В хлесткую пощечину Эрик не вкладывает практически никакого усилия, но Кристине хватает даже этого, чтобы упасть на пол, прижав руки к лицу. Несколько секунд он наблюдает за тем, как она, скрючившись, ощупывает губы и нос, и делает шаг вперед. Ухватив за плечи, он поднимает ее на ноги и как следует встряхивает, заставляя прийти в себя и начать уже, блядь, адекватно воспринимать реальность. На вопрос Эрик, само собой, не отвечает. И надеется, что Кристине хватит ума не повторять.
— Выходи в центр. — указав в сторону ринга, говорит он, отпускает девчонку, снимает куртку и неторопливо расстегивает безрукавку, оставаясь в футболке. Аккуратно сложив лишние в данном случае предметы одежды в сторону, Эрик направляется за Кристиной и останавливается напротив нее. Пока еще — на дистанции в несколько футов.
— Сумеешь пробить меня хоть один раз — получишь право говорить. Скажем, на ближайшую неделю, — весело ухмыльнувшись, сообщает он и не особо напрягается, чтобы встать в правильную стойку. Кристина, вытаращив глаза, почти полминуты переминается с ноги на ногу, а потом неуверенно подходит ближе, заставляя его чуть сместиться вправо, по идеальному кругу.
— Будешь танцевать или попытаешься хоть что-то сделать? — интересуется Эрик после четвертого шага; он явно не собирается нападать первым — да и урок заключается вовсе не в этом.

Едва ли не первое, чему учат неофитов в Бесстрашии: разница между женщиной и мужчиной начинается в койке и заканчивается там же. Общие спальни, туалеты и душевые приучают новичков не только к тому, что глупо стесняться своего тела: психологический аспект единения несет в себе куда больший смысл. Не имеет значения, кто ты — шестнадцатилетняя девчонка или парень на десять лет старше. Вы оба приходите во фракцию, чтобы стать солдатами, и тот, кто не может добиться высоких результатов, должен освободить свое место. Кристине эта простая истина пока недоступна: ее страх и явная обида во взгляде говорят о том, что она ждет поблажки и надеется на мифическую справедливость. Эрика смешит ее наивность.

— Я успею выпить кофе за то время, что ты замахиваешься, — сообщает он, уклоняясь от первого более-менее толкового удара; Кристина, на самом деле, двигается довольно быстро, но рассказывать ей об этом пока нет необходимости. Эрик вскользь задевает ее ребра раскрытой ладонью и отталкивает от себя. Скучно.

— Как ты собираешься защищать наш город, Роуз? — шаг в сторону, второй; поворот. Она не решается вновь подойти, и Эрик разводит руки в стороны, демонстрируя, что полностью беззащитен; его издевательская усмешка, впрочем, говорит, об обратном.

— Что ты будешь делать, если обозленный афракционер заберется в твой дом? Ляжешь под него, надеясь, что этого хватит? Очень по-женски, — грубо комментирует Эрик и ловит ее за запястье: Кристина, явно позабыв о стойке и необходимости защищать голову, пытается влепить ему пощечину. Уже лучше, но все еще недостаточно. Ее ярость смахивает на ворчливую щенячью злость — смешную, беззубую, совершенно бесполезную в бою. Эрик требует большего.

— Скажешь, что это нечестно? Что принцесс нельзя бить, Роуз? — мерным голосом продолжает он, без усилия перекидывая Кристину через бедро. Она падает, сгруппировавшись, хлопает по татами — хоть чему-то Четыре успел их научить, аллилуйя, — и пытается подняться, но Эрик прижимает ее коленом к полу. Его пульс едва ли подскакивает хотя бы на десять ударов в минуту. В отличие от Кристины, он спокоен — пока.

— Что. Ты. Будешь. Делать. Солдат? — раздельно повторяет Эрик, глядя на девчонку сверху вниз.

Первая ошибка, совершенная Кристиной — переход во фракцию Бесстрашия, и с этим вряд ли кто-то сумеет поспорить; среди прочих неофитов, даже среди девушек, она остается самой слабой и получает более-менее приличный первоначальный рейтинг только благодаря высокой обучаемости. Быстро осваивает технику метания ножей, без особых проблем разбирается с огнестрельным оружием (хотя и здесь, насколько он в курсе, проблем хватает: вес автомата не рассчитан под коротышек с хилыми ручонками) — Эрик, наблюдающий за прогрессом новичков, ведет строгую и обезличенную статистику, где нет места симпатиям или, что случается куда чаще, антипатиям. Если бы из Кристины, при должном старании, точно не вышел бы толк, он бы не стал тратить на нее ни минуты собственного времени. И, конечно, она этого не понимает. В славном розовом мирке, где она выстраивает воздушные замки, поведение Эрика однозначно подходит под категорию "мама, он опять доебался". Предсказуемо. В этом и заключается ее вторая ошибка.

Уклоняясь от неожиданно резкого удара, он спасает глаза, и Кристина расцарапывает короткими ногтями его переносицу и щеку, тем самым дезориентируя на мгновение, которое требуется ей, чтобы нанести удар в пах. Весьма ловко, но она чересчур торопится, а потому проезжается коленом лишь вскользь, и со вспышкой боли Эрик справляется уже через две-три секунды. Прорычав нечто нечленораздельное сквозь зубы, он по примеру Кристины поднимается на ноги и заставляет себя сделать глубокий вдох. Его ярость обойдется такой, как Роуз, чересчур дорого — глупо портить материал, из которого взялся смастерить что-нибудь дельное.

— Тупая сука, — фыркает Эрик, когда сиюминутное желание оторвать Кристине голову и проверить, будет ли она бегать кругами, как курица, немного отпускает.
— У тебя было время, чтобы выиграть бой, и что ты сделала? Почему остановилась? — ее поведение невозможно объяснить нормальной человеческой логикой: Кристина, имевшая шансы если не одержать верх, то хотя бы на время перехватить инициативу, на корню херит все возможности и дает ему передышку. Отреченные назовут это великодушием. Эрик выражается проще — идиотизм.

— Ты дерешься, как женщина. Хаотично машешь руками, беспорядочно перемещаешься, бьешь наугад и не умеешь реализовывать преимущество. Хуже того: ты дерешься, как Искренняя, — восстановив дыхание и успокоившись, говорит Эрик. Он обманчиво медленно приближается, широко замахивается для бокового удара — на это она успевает среагировать, — но в последний момент переносит вес на левую ногу и хватает Роуз за руку, одновременно с этим приземляясь на колени. Рывком перекидывает Кристину через спину, а потом смыкает пальцы: на этот раз уже на ее горле.

— Никогда не смотри туда, куда собираешься бить. Не замахивайся. Не можешь ударить с силой? Значит, забудь про кулаки, используй локти, изучай болевые точки и целься в них, — менторским тоном поясняет Эрик, пока Кристина хрипит и художественно расписывает его руку красными полосами.
— Все твои движения можно прочесть за секунду. Пока ты пялишься, ты предупреждаешь противника, что будешь делать, и чего ему ждать. Хочешь быть Бесстрашной? Забудь о жалости, — подсказывает он, наблюдая за ее краснеющим лицом. Роуз, поначалу отчаянно сопротивлявшаяся, теперь дергается не так активно и лишь глубже запускает ногти ему под кожу. Когда она ослабляет хватку, рискуя в самом ближайшем времени лишиться сознания, Эрик решает, что лекцию можно заканчивать — отпускает Кристину и ладонью небрежно стирает алые капли с предплечья.