Иногда Эрику кажется, что из всех прочих новичков у него больше всего общего именно с Трис Прайор. Иногда ему не кажется — и он тут же отказывается от подобных идей, потому что никакое поверхностное сходство не отменяет одной простой истины: из всех прочих новичков именно ее Эрику больше всего хочется придушить голыми руками, и порой он ловит себя на том, что думает о девчонке втрое чаще, чем о Натье, которая в любое время дня и ночи готова под него лечь. Правда, подобные фантазии имеют несколько иной контекст (на порядок меньше секса, на порядок больше насилия, обязательная смерть в финале), но все-таки — убогая не выходит у него из головы, прочно прописавшись в ежедневном графике. Где-то между "быть веселым и раскованным, улыбаться людям" и "не оторвать этим ублюдкам руки-ноги, один хрен пользоваться по назначению не могут".
Эрика передергивает от злости всякий раз, когда Трис появляется на горизонте. Девочка-шесть-страхов, умудрившаяся его обойти и завоевавшая — кто бы сомневался, — искреннюю симпатию Четыре. Это он тоже без проблем подмечает, прекрасно зная, как выглядит бывший друг, когда его что-то (или кто-то) интересует. В данном случае, можно сказать, у того появляется забавная личная игрушка, и Эрику периодически хочется наступить на Трис, как на пластмассовую куклу, лишь бы заодно полюбоваться реакцией Четыре.
Ну и обязательная смерть в финале, куда без нее.
Вопреки собственному желанию приглядываясь к убогой, он вскоре ловит себя на крайне смутном ощущении чего-то глубоко неправильного. С Трис, по мнению Эрика, на самом деле что-то не так, и он лишь не может понять, зависит ли это от ее бывшей фракции, или стоит копать глубже. Джанин, постоянно напоминающая о дивергентах, подливает масла в огонь его подозрительности; заставляет держаться поблизости и наблюдать, выискивая момент, когда Трис Прайор, наконец, ошибется. Четыре — когда Эрик требует полный доклад по всем неофитам, — коротко рапортует, что с девчонкой все в порядке, но, разумеется, не может его убедить. Убогие держатся с убогими (в лучшем случае, кстати, за руки, потому что откуда берутся дети, в их сообществе раньше тридцати не узнают); защищают друг друга; прикрывают в том числе перед лидером, поэтому Эрик решает прояснить все вопросы самостоятельно, без сторонней помощи.
— Как успехи, Трис? — поздним вечером, по случайности встретив ее в коридоре, спрашивает он и милейшим образом улыбается; улыбка, впрочем, сходит с его лица уже через секунду, стоит Трис переглянуться с Кристиной и откашляться для ответа.
— Сгинь, — не менее вежливо просит Эрик, и малявка послушно исчезает из поля зрения. Роуз, как и все остальные, прекрасно знает: он не любит повторять дважды.
— Слышал, ты успешно прошла первую серию подготовительных тестов. Просто потрясающе, что тебе удалось справиться за пару минут, — его голос звучит заинтересованно и почти что ласково, но глаза остаются ледяными, и в них — как всегда, когда Эрик смотрит на Трис, — угадывается до поры до времени сдерживаемая ярость.
— Покажешь, как у тебя получается? — приподняв бровь, просит Эрик и указывает в направлении нужной комнаты широким пригласительным жестом.
Может быть, Джанин права, и дивергенты действительно есть даже среди Бесстрашных.
А может быть, он просто ищет достойный повод, чтобы стереть Трис Прайор с лица земли.
Какая разница, если задуматься?

Глупо предполагать, что он слишком бесчувственный для того, чтобы испытывать страхи, иметь какие-то свои заветные мечты и желания. Эрик, наравне с прочими обычными людьми, ставит себе цели, которых потом небезуспешно добивается, но в его мыслях есть место для планок такой высоты, что пытаться их преодолеть — бессмысленно. Будь на то его воля — и он бы воспользовался любыми последними достижениями медицины и психотерапии, лишь бы окружить себя самой прочной на свете броней; превратиться в биологическое подобие искусственного интеллекта и навсегда разделаться с любыми слабостями. В этом наверняка скрыта определенная злая ирония: Эрик человечен ровно настолько, чтобы искренне стремиться перестать быть человеком вовсе.
Уязвимость кроется в химических реакциях и соединениях: сочувствие, любовь или ужас — всего-навсего побочные эффекты протекающих в мозгу процессов, и кому об этом знать, как не бывшему Эрудиту. Перепады настроения и эмоции зависят от уровня выбрасываемых в кровь гормонов, стоит лишь научиться контролировать их количество, и все эти проблемы разом отойдут на второй план.
На самый крайний случай есть виски. Алкоголь, превращающих многих Бесстрашных в неуправляемых придурков, помогает Эрику сконцентрироваться и, как ни странно, полностью очистить голову от постороннего хлама. Вместо того, чтобы предаваться сентиментальным размышлениям о бренности бытия и прелестях бывших девушек, он работает с утроенной продуктивностью и чувствует себя прекрасно. А выпив больше обычного, умудряется даже проспать порядка девяти часов подряд, чего обычно с ним не случается вовсе.
Тем не менее, сейчас, находясь напротив Трис, Эрик отвратительно трезв и находится не в самом лучшем расположении духа. Хотя как раз это, впрочем, совершенно неудивительно — моментов, когда он чувствует себя довольным, на неделе наберется не более трех, и, как правило, они приходятся на то время, когда рядом кому-нибудь очень плохо. Чужая боль заряжает Эрика, как и любого другого энергетического вампира: в страданиях он черпает силу и не слишком беспокоится моральной стороной вопроса. Категорически не умея дарить хоть кому-нибудь (кроме Джанин, конечно, но и здесь не обходится без оговорок) радость, он мастерски преумножает горе и ощущает себя в напряженной обстановке самым комфортным образом. Натья, в очередной раз получившая за неосторожные слова по лицу, едко комментирует, что Эрику стоит сделать на лбу татуировку "садист, мать его", и тут же ловит вторую затрещину — в качестве намека на то, что советом он, очевидно, пользоваться не будет.
— Ты чудовищно сообразительна, — одобрительно ощерившись, говорит он, когда Трис начинает упражняться в сарказме. От дальнейшей словесной перепалки Эрик отказывается и толкает девчонку ладонью в грудь, при этом все-таки стараясь не переусердствовать: при такой разнице в комплекции любое его неосторожное движение обойдется убогой переломом, а оказывать ей на месте первую помощь он не планирует. В мысленном ежедневнике Эрика почетное место занимает путешествие по пейзажу страхов.
— Наше сегодняшнее свидание, — медленно произносит он, и уголки его губ на мгновение дергаются, как от спазменного приступа, — будет особенным, — заканчивает Эрик, прежде чем ввести иглу в шею Прайор.
— Тебе понравится, — усмехнувшись, он садится в соседнее кресло и пару секунд неуверенно смотрит на второй шприц. Перспектива демонстрировать убогой полную картину собственных страхов привлекает Эрика еще меньше, чем, к примеру, идея трахнуть ее же. То есть, в переводе, не привлекает абсолютно — но Джанин и ее беспокойство диктуют иные правила, требуя сделать все возможное и невозможное, чтобы выявить дивергентов. А он, ко всему прочему, справедливо предполагает, что собственные страхи Трис давно умеет проходить достаточно быстро, чтобы, в случае чего, попытаться ввести его в заблуждение своей реакцией. Поэтому Эрик решается сыграть на эффекте неожиданности.
К тому, что пугает его, Трис уж точно никто не мог подготовить. Даже Тобиас Итон.

Небо над головой умопомрачительно синее. Точно такого же цвета глаза у Джанин: когда она злится, Эрик мысленно сравнивает их со штормовым океаном, а когда спокойна — с зеркальной озерной гладью. Воспоминание о ней заставляет расслабленно улыбнуться, и он несколько секунд без всякой цели разглядывает небольшие облака ближе к горизонту, прежде чем понимает, где вообще находится.
Прохладный металл холодит затылок. Спина затекает от неудобной позы, а крепко скованные в запястьях руки немеют. Эрик недоуменно хмурится и пытается оглядеться, вздрагивая, когда слышит шорох сбоку. Трис Прайор смотрит на него непонимающим взглядом, и первое его желание — рявкнуть на девчонку, невесть как оказавшуюся рядом. Потом приходит осознание: они оба лежат на рельсах, не имея толком возможности пошевелиться.
Эрик матерится сквозь зубы и здраво предполагает, что это кончится плохо. Когда рельсы начинают чуть заметно вибрировать из-за приближающегося поезда, он понимает, что "плохо" — это весьма и весьма мягко сказано применительно к ситуации, в которой они оказались. Почему с Трис? Почему именно она?
Наплевать.
Он резко садится, изучая масштаб катастрофы, и пытается развести руки. Разомкнуть наручники или освободить опутанные лодыжки, пока запястья сцеплены за спиной, нет никакой возможности, это Эрик тоже понимает почти сразу. Поезд пока еще не видно за поворотом, и это немного его утешает, но времени все равно мало; катастрофически мало для решения сложных головоломок, тщетных воплей или поисков ключа.
— Ебаный стыд, — делится Эрик с миром своими переживаниями по этому поводу и, выдохнув, смыкает пальцы правой руки на большом пальце левой. Почти три секунды уходят на то, чтобы собраться с мыслями, а потом он с силой выдергивает его из сустава. От боли прошивает руку до локтя, и Эрик прикусывает губу, вытаскивая покалеченную кисть. Проделывать тот же трюк еще раз ему не хочется. По большому счету, в этом уже нет смысла.
Поезд показывается в тот момент, когда он, найдя рядом осколок стекла, со всей возможной скоростью перепиливает веревку. Эрик не боится умереть, будучи размазанным по рельсам. Смерти, как таковой, он не боится вовсе: но ему обязательно нужно успеть на этот поезд, заскочить на ходу, как это всегда делают Бесстрашные, и успеть вовремя.
Иначе — это он знает точно, — все рухнет. И при мысли о том, что он опоздает, Эрику все же становится безумно страшно.

Они успевают убраться с рельс за считанные секунды до того, как поезд проносится мимо. Быстро; намного быстрее, чем обычные поезда, при помощи которых Бесстрашные обычно передвигаются по городу. Эрик тщательно контролирует дыхание, успокаивая пульс, пока вагоны мелькают перед глазами, а затем начинает бежать следом; выбрав удобный момент, он прыгает и хватается обеими руками за край открытого проема — от боли немеет левая кисть едва ли не до плеча, но он не разжимает пальцы и подтягивается, чтобы забраться внутрь. Трис делает то же самое, хотя выглядит куда более загнанной и взъерошенной, и Эрик не успевает в очередной раз удивиться, какого черта она забыла с ним рядом. Он прикрывает глаза на мгновение, но темнота внезапно становится абсолютной.

Он ослеп — это Эрик понимает практически сразу, и его пробирает холодом от неконтролируемого ужаса. Обостренный слух позволяет различить чужие шаги (поступь ему незнакома), голоса и обрывки фраз. Эрик даже слышит запахи старых книжных страниц и какого-то едкого чистящего средства, но это не особо помогает определиться со своим местоположением и дальнейшими планами; потеря зрения дезориентирует, заставляет впасть в панику, напрочь выбивает из колеи.

Джанин зовет его по имени, ласково, но как-то растерянно, словно сама не до конца понимает, что происходит. Она повторяет его имя, и с каждым разом ее голос чуть заметно повышается, становится нервным и испуганным. Джанин тоже чего-то боится и нуждается в его защите — Эрик пытается понять, где именно она находится, и терпит неудачу. Лишившись зрения, он может полагаться только на свои инстинкты и знания. Либо на силу: когда мимо в очередной раз кто-то проходит, Эрик вскидывает руку и успевает крепко ухватить незнакомца за рукав. Трис Прайор возвращается, когда он, сжав пальцы на чужом горле, диктует весьма простой ультиматум, необходимость в котором отпадает очень быстро: стоит девчонке воткнуть Эрику в шею шприц.

Зрение возвращается, и с ним приходит невыносимый жар. Он обнаруживает себя и Трис на жалком клочке мертвой выжженной земли, вокруг которого вовсю полыхает пламя. Горячий воздух обжигает легкие, пепел остается на губах, а огонь, как кажется Эрику, подбирается все ближе. В любом случае, времени на долгие размышления опять нет; он делает глубокий вдох через ворот футболки, быстро озирается по сторонам и замечает позади неяркие отблески. Вода.

Эрик ничего не говорит — имеет смысл поберечь кислород в самом буквальном смысле слова, — расстегивает куртку и накидывает ее на голову. Он старается не думать о том, что стена огня вовсе не выглядит легким препятствием; просто срывается с места за секунду до Трис и бежит, чувствуя, как обгорают брови и ресницы. Одежда из натуральной ткани служит неплохой защитой первые несколько секунд. Потом расплавляются подошвы ботинок, а раскаленные металлические пуговицы, замки и пряжки клеймят кожу. Боль становится сильнее, когда под курткой загорается его футболка, но Эрик не останавливается. Он практически не замечает, как вспыхивают волосы, и упорно бежит вперед, бросив в этот рывок все доступные силы.

Вода с шипением принимает его израненное тело, расходясь кругами. Жадно урвав порцию горячего воздуха, он ныряет и только тогда беззвучно кричит.