Когда гул Ямы остается позади, уступая место тишине и темноте коридоров, я замедляю шаг, пытаясь выровнять дыхание. От волнения у меня вспотели ладони, бешено колотится сердце, хочется то и дело оглянуться, чтобы убедиться в том, что за мной никто не следит. После того, что произошло с Алом, мои нервы совсем расшатались; после того, как риск стать обнаруженным дивергентом возрос в десятки раз, я практически перестала спать.
Обнаруженный дивергент - мертвый дивергент. В нашем мире это понимает даже ребенок.
Я плетусь к нужной двери так медленно, словно надеюсь, что Четыре не дождется меня и уйдет. Словно к моим ногам привязали по банке песка - тяжесть давит мне на грудь, и я никак не могу вздохнуть свободно. Испытывать настолько панический страх в стенах Бесстрашия даже иронично - я и сама готова вот-вот расхохотаться в голос, но этот смех выйдет слишком истеричным.

Мои короткие сны наполнены ледяным взглядом Эрика, взволнованным - Кристины, и мертвым - Ала. В моих снах все чаще звучит вопрос Четыре о результатах моего теста. В моих снах я не лгу ему, а он не осуждает и не пытается убить меня. Боюсь, реальность будет куда прозаичнее, но для того, чтобы проверить, мне нужно хотя бы войти в эту чертову дверь.
Я медленно поворачиваю ручку, и вхожу в плохо освещенную маленькую комнату. Четыре уже здесь - приветствует меня своей спиной с едва видимым краем татуировки над футболкой. Он не оборачивается, и несколько секунд я изучаю его фигуру, пытаясь выровнять дыхание. Если он сдаст меня, мне конец, а в том, что он знает обо мне правду, я почему-то не сомневаюсь. Иначе бы меня здесь не было. Моя жизнь находится в руках одного-единственного человека; меня пугает даже не это, а то, что я позволяю ему делать это со мной. Что я доверяю ему так безоговорочно и отчаянно, как не верю даже самой себе. Я нахожусь в руках человека, о котором не знаю ничего, даже имени. Когда он оборачивается, мне хочется нервно усмехнуться и сказать, что как-то неприлично влезать в чужую голову, даже не познакомившись; но едва его глаза находят мои, как все мысли разом вылетают из головы. Его взгляд буквально держит меня, и без единого слова поясняет, зачем все это.

Он знает, кто я, и хочет помочь мне научиться действовать, как бесстрашная, на примере своих страхов. Не уверена, что вообще выдержу это. Не уверена, что хочу знать.

- Когда-нибудь делал это раньше? - интересуюсь вместо приветствия, и он отрицательно качает головой. Я обхватываю себя руками, пытаясь понять, зачем ему все это; зачем впускать в свою голову какую-то маленькую девочку, которая уже практически мертва?
- Зачем? – озвучиваю мысли вслух, внимательно глядя на него; я даже представить не могу, чтобы кто-нибудь когда-то увидел мои страхи вместе со мной. Это что-то настолько личное, настолько ценное, в чем не признаешься даже себе. А он идет на это добровольно, да еще и берет с собой меня. Я не жду от него ответа, просто не могу сдержать любопытства и дрожи волнения в руках и коленях. Чтобы не грохнуться прямо на пол, я добираюсь до кресла, и кое-как устраиваюсь в нем, глядя в лицо Четыре расширенными глазами. На столе шприц для него, в его руках - для меня. В моих ушах звучит его собственный мягкий голос, который несколько дней назад говорил мне "Будь храброй, Трис".
Легко быть храброй, когда это не твои страхи, верно?

Я киваю ему, и игла вонзается в мою шею довольно грубо и бесцеремонно. Я вздрагиваю, откидываясь в кресле - да уж, раньше он был понежнее. Уже потом мне в голову приходит, что он мог просто волноваться - в конце концов, он такой же человек, он не железный, хотя я даже представить не могу, чего именно он может бояться. Такие как он, возможно, сделаны из стали.
Сыворотка начинает свое действие, разливая по моим венам черный душный свинец. На меня наваливается неестественная тяжесть, превращая мое тело в желе, в безвольный послушный организм. Перед тем, как отключиться окончательно, я нащупываю ладонь Четыре, и до боли сжимаю его пальцы. «Вытащи меня отсюда», хочется крикнуть мне, потому что сознание угасает с каждой минутой; «я не такая сильная, как ты», почти шепчу я, но вместо этого мой язык произносит:
- Как тебя зовут на самом деле?
Ответа я уже не слышу, даже если Четыре что-то и говорит. Я проваливаюсь в черноту стремительно и грубо, оказываясь в лабиринте чужих страхов.

Шелковые нити ветра нежно касаются моего лица, когда я вдыхаю полной грудью, позволяя мощным порывам воздуха управлять мною. Высота манит меня, она затягивает, будоражит тело и дух – город внизу кажется крошечной точкой, а мы – невесомыми птицами, которые готовы вот-вот сорваться вниз. Головокружительно-красиво, так, что у меня перехватывает дух. Здесь я наконец-то свободна. Здесь меня никто не найдет.

Когда я оглядываюсь на Четыре, то понимаю, что он совсем не разделяет моих восторгов. Когда он цепляется за меня с мертвенно-бледным лицом, я думаю, что он хочет удержать меня, но потом понимаю, что он пытается удержаться сам. Я беру его ладонь и сжимаю в своей так сильно, как могу, поворачивая за подбородок так, чтобы он смотрел прямо на меня.
- Все в порядке, - мне приходится кричать, но ветер уносит мои слова, превращая их в невесомый шепот, - я здесь. Все хорошо. Я держу тебя.
Оглядевшись, я замечаю дверь в конце длинного моста, на котором мы стоим; не уверена, что у Четыре хватит сил добраться туда, но прыгать вниз для него наверняка еще страшнее. Моя сущность дивергента манит меня вниз, манит разрушить эту глупую симуляцию, но я напоминаю себе, что это не мои страхи и не мое решение.
- Мы можем прыгнуть? - наконец, кричу я, удерживая его руки в своих ладонях; мое сердце бьется так стремительно, что кажется, вот-вот выпрыгнет из груди. Сейчас мне становится плевать на свое обучение, на свою инициацию, на то, что я обязательно выдам себя.

Впервые беспокойство о ком-то волнует меня больше собственной смерти.

Отредактировано Beatrice Prior (2015-03-23 19:51:24)

Ни за что не скажу ему, что наслаждаюсь солнечным светом, который играет в моих волосах, тоненькой полоской рельсов под ногами, которая грозится вот-вот лопнуть, и ощущением абсолютной невесомости. Желание вновь испытать чувство птичьего полета, которое было со мной при первом прыжке в сетку, не отпускает меня – мне почти наплевать на то, что я выдам себя, если поступлю так же на инициации, и я готова вот-вот ласточкой скользнуть вниз, однако Четыре останавливает меня. Я недоуменно смотрю на дверь в самом конце нашего пути, и содрогаюсь от мысли о том, как он преодолеет все это расстояние. Но так бы поступил бесстрашный, и, черт возьми, если нужно, я буду ковать в себе это качество железом.
Я следую за его фигурой, крепко держа его за ладонь – мы одно целое, когда проваливаемся в черную пустоту его нового страха.

Не могу сказать, что не наслаждаюсь моментом; эгоистичные порывы не умирают даже в такой, во всех смыслах, неудобной ситуации, когда моя голова зажата под его подбородком, а его колено больно упирается мне в плечо. После свободы и простора предыдущего страха, этот кажется ужаснее вдвойне – даже мне становится не по себе, а лицо Четыре белеет с каждой секундой, это отчетливо видно даже в темноте.
- Клаустрофобия? – я конечно не думаю, что он пустится в пространные воспоминания о природе этого страха, но мне нужно срочно отвлечь его от давящих на психику стен, пока из моих непослушных пальцев вываливаются гвозди. Стены надвигаются сильнее, и мне приходится прижаться к нему еще ближе, от чего на губах сама собой возникает усмешка.
- Большинство парней не прочь оказаться с девушкой в тесной камере, знаешь ли. – я вбиваю в гвоздь под стену, а его губы движутся возле моего уха – готова поспорить, что он улыбается. Я готовлюсь проверить это, повернувшись к нему, но страх уже исчезает, раздавленный то ли моими стараниями, то ли тем, что Четыре хоть чуточку, но развеселился. Я прижимаюсь к нему изо всех сил, и нас выкидывает в новое помещение быстрее, чем мне того хотелось бы.

Лицо девушки кажется удивительно похожим на мое – а может быть, меня уже начинают преследовать галлюцинации. Я вижу, как дрожит его рука, вижу, как тяжело ему все это дается, и борюсь с желанием сесть на стул вместо этого призрака пейзажа страха, чтобы показать ему, что ничего не случится, если он выстрелит. Какого это – убивать человека раз за разом в своих кошмарах? Возможно, мне когда-нибудь предстоит это узнать, но пока я могу лишь положить руку на его плечо, и встретиться глазами с его растерянным и немного испуганным взглядом. Его зрачки расширены, и я лишь качаю головой, готовая кричать и сходить с ума от того, что не могу ничем помочь.
- Она нереальна, - я вижу, что он понимает это, что я могу до него достучаться, - если бы она была настоящей, она бы уже убила тебя. Смотри на меня, ладно? Ладно, - не могу удержаться, и кажется, все-таки зажмуриваюсь в тот момент, когда он стреляет. Этого мгновения хватает для того, чтобы пейзаж успел перемениться – я ощущаю только руки Четыре на своей талии, и его частое дыхание возле своей макушки, когда вновь открываю глаза, и оказываюсь более чем в знакомой обстановке.

- Тобиас, - произношу я вслух, когда полузабытое имя из обрывков разговоров моих родителей вдруг всплывает в памяти. Мы ведь спрашивали их, правда ли то, что Маркус избивал своего сына. Маркус Итон, всегда услужливый и добрый, защитник всех сирых и убогих, революционер, борец за правду, человек, толкающий вдохновляющие речи с трибуны… сейчас он идет прямо на нас, и ремень обвивается вокруг его пальцев как удавка.
- Тобиас Итон, - шепчу я еле слышно, переводя сумасшедший взгляд с одного лица на другое, замечая некоторые сходства. Голова идет кругом то ли он притока адреналина в крови, то ли от того, что Маркус замахивается, и смотрит на своего сына убийственно-снисходительным взглядом.
– Это для твоего же блага. – Эхо отражает его голос дюжину раз.
Я спешно оглядываюсь на Четыре – он даже не пытается ответить или убежать, просто вскидывает руки, чтобы защититься; не особенно соображая, что делаю, я доверяюсь инстинктам, и быстрее молнии скольжу в пространство между ним и Маркусом. Ремень обжигает мои запястья, хлещет по плечу, которое на днях выбил Питер, и я едва сдерживаюсь, чтобы не зашипеть от боли вслух. Не хочу пугать Тобиаса еще больше. Я взмахиваю рукой, и ремень отскакивает от меня, возвращаясь в руки Маркуса. Я ненавижу его, и я готова разорвать его на тысячу маленьких галлюцинация прямо сейчас, однако это не моя история, и не мой пейзаж страха. То, что я отвлеклась на секунду, дорого мне стоит. Следующее, что я чувствую – свист в воздухе и очередной удар по лицу, гораздо более болезненный, режущий мою кожу тысячей иголок. Я скриплю зубами от боли, и перевожу взгляд на лицо Тобиаса.

Он больше не выглядит растерянным или испуганным.
Он выглядит взбешенным и разозленным, и, кажется, это и есть ключ к преодолению кошмара; если это так, то я готов получить еще тысячу нереальных ударов, от которых моя кожа горит вполне по-настоящему.